Белопашцы - потомки Сусанина
В противоположность «черносошникам», т.е. крестьянам, обложенным государственными сборами и повинностями, белопашцами называли сельских обывателей, владевших собственной землей и освобожденных от податей и повинностей, т.е. обладавших преимуществами, которыми пользовались в государстве лишь высшие сословия. Такого рода привилегиями наделили в виде исключения немногочисленных представителей крестьянского сословия за особые государственные заслуги. В истории Российского государства подобного рода пожалования «случились» в два первых десятилетия XVII в. и никогда раньше или позже.
Самыми известными среди белопашцев были потомки костромского крестьянина Ивана Сусанина, погибшего в 1613 г. во имя спасения жизни царя Михаила Федоровича Романова. В ответ на подвиг героя и по совету своей матери царицы-инокини Марфы Иоанновны Михаил Федорович пожаловал грамотой от 30 ноября 1619 г. зятю Сусанина Богдану Собинину, крестьянину дворцового села Домнино, половину деревни Деревнищи Костромского уезда, в которой он жил, и полторы четверти выти земли «за службу, за кровь и за терпение» его тестя. Повелено было также «обелить», т.е. освободить от налогов, эти земли: «На нем на Богдане и на детях его и на внучатах и на правнучатах, наших никаких податей и кормов и подвод и наметных всяких столовых и хлебных запасов и в городовые поделки и в мостовщину и в иные ни в какие подати писать с них не велели, велели им полдеревни во всем обелить и детям их и внучатам и во весь род их неподвижно»[1].
С тех пор потомков Сусанина в народе стали называть «белянами». Название же белопашцы появилось в более поздних грамотах. После смерти Марфы Иоанновны (1631) с. Домнино с деревнями, и в их числе Деревнищи, отданы были на поминовение ее души московскому Новоспасскому монастырю. Архимандрит монастыря взялся восстановить доходы и дани с обеленной половины д. Деревнищи. Тогда Михаил Федорович новой жалованной грамотой 30 января 1633 г. заменил эту землю пустошью Коробово при с. Красное и приселке Подольское Костромского уезда, в которой по писцовым книгам 1632 г. числилось «18 четвертей и 70 копен сенных покосов»[2].
Очередная жалованная грамота Михаила Федоровича 5 августа 1644 г. запретила въезжать в Коробово по любым поводам «воеводам, сыщикам и какому-либо другому официальному лицу», и подкрепила неподчиненность белопашцев местной администрации передачей их в ведение приказа Большого дворца.
Впоследствии при царях Петре и Иоанне Алексеевичах в сентябре 1691 г. и при императоре Иоанне Антоновиче 21 сентября 1741 г. белопашцам подтвердили дарованные прежними грамотами привилегии.
В 1767 г. все население коробовских белопашцев, составлявшее 76 душ мужского и 77 душ женского пола, обратилось в правительствующий сенат с ходатайством об очередном подтверждении прав. Императрица Екатерина II 18 декабря 1767 г. исполнила их желание, сделав акцент на то, чтобы они из посторонних в свое звание отнюдь никого ни под каким видом не принимали. Этим же указом белопашцев перевели из подчинения приказа Большого дворца в ведение Дворцовой канцелярии. Местным органам управления, а именно казенной палате, оставлена была одна функция, имевшая отношение к белопашцам, – это учет.
В отличие от представителей податного сословия, на которые во время «народных переписей» составлялись ревизские сказки с целью учета каждой «ревижской души» для взимания с нее разного рода налогов и податей, белопашцы прописывались в тех же ревизских сказках «для одного токмо счета». Составленные выборным старостой (в 1811 и 1817 гг. – Матвеем Ивановым Сабининым) документы VI (1811), VII (1817), IX (1850) и X (1858) ревизий сохранили имена всех учтенных в них белопашцев для потомков (см. копии).
Экономическая сторона жизни белопашцев оставалась в тени до той поры, пока во время посещения императором Николаем I Костромы в 1834 г. его внимание не было обращено на бедность белопашцев. Проведенное расследование выяснило любопытные для истории подробности. Оказалось, что земля в селе Коробове наследовалась, согласно местному выражению, «по дворянству», т.е. по дворянским обычаям. В случае отсутствия нисходящих родственников владельца земля могла переходить и к восходящей линии. Дочь получала равную долю с братьями, возвращая ее в семью, если выходила замуж за постороннего (не за белопашца). В случае бездетной смерти жены муж получал 1/7 долю земли, остальная же переходило в прежний род. Девица, вышедшая замуж за белопашца, передавала свои права на землю детям, если у нее не было братьев и т.д. В результате дарованная и обеленная земля приносила незначительные доходы умножившемуся роду потомков Ивана Сусанина.
Руководствуясь этими сведениями, особый комитет, составленный из министров Двора, Финансов и Внутренних дел, разработал положение, Высочайше утвержденное 27 февраля 1836 г., а 14 марта 1837 г. на основе этого положения белопашцы были удостоены очередной жалованной грамотой[3]. В ней были вновь подтверждены предоставленные коробовским белопашцам прежними грамотами льготы «…во всем пространстве оных, коими и пользоваться им, доколе пребывают в крестьянском состоянии». Проживая и водворяясь в городах, переходя в мещанское или купеческое звание, они равномерно сохраняли все личные свои преимущества, подвергаясь в этих случаях только платежу денежных повинностей, установленных гильдейским и городовым положением. Кроме этого белопашцы были наделены достаточным количеством земли, «которой и отведено им вновь из казенных пустошей всего 742 десятины 253 кв. сажени, не в частное каждого лица, а всего их рода и мирского общества владение». Сохранившееся дело Костромской палаты государственных имуществ за 1837-1845 гг. описывает перипетии, связанные с освобождением казенных земель и лесных дач от аренды помещиков и крестьян экономических вотчин для передачи их во владение коробовским белопашцам[4].
Как было уже сказано, белопашцы издревле находились в заведовании приказа Большого дворца, впоследствии состояли под ведомством и судом Дворцовой канцелярии. Новым указом (1837) главное попечительство над ними вверялось министру Императорского двора, а ближайшее местное наблюдение костромскому губернатору, с тем, «чтобы он не иначе въезжал в их селение, как всякий раз с разрешения министра двора, кроме случаев особенной важности, не терпящих отлагательства, о коих в то же время доносил бы министру двора».
Легенды о беспорочности потомков национального героя Ивана Сусанина опровергались иного рода указами. 23 октября 1859 г. императором Александром II был подписан указ «О принятии некоторых мер против беспорядочной жизни коробовских белопашцев». «Одаренные льготами и преимуществами, изъявшими их от всех податей и повинностей, а также от въезда местной полиции в их селение, дошли до таких беспорядков в своей жизни, кои не могут быть долее терпимы. Предавшись расколу, так называемой секты бегунов или странников, они завели у себя в селении и окрестных лесах притоны для беглецов и бродяг, прикрывающихся раскольническим фанатизмом… Устройство в селе Коробове православной церкви и другие средства не помогли исправить коробовских белопашцев… В связи с этим последовало высочайшее повеление переселить при содействии губернского начальства несколько наиболее виновных в другие удельные имения с лишением дарованных преимуществ, а оставшихся подчинить наблюдению губернатора при непосредственном управлении Удельной конторы»[5].
Реформы времен Александра II, направленные в той или иной степени на уравнение прав разных слоев населения, коснулись и белопашцев. По уставу 1874 г. о Всеобщей воинской повинности они были принуждены отбывать воинскую повинность, как и другие привилегированные сословия, в том числе дворяне.
Расселенные насильно или по своей воле в разные уголки необъятной России белопашцы пользовались дарованными свободами и отстаивали их вплоть до Февральской революции, отменившей сословность и уравнявшей социальные права всех слоев. В переписке 1901 г. костромского и воронежского губернаторов «О жалобе проживавшего в г. Воронеже крестьянина Николая Ефимова Сабинина на Воронежское городское полицейское управление за отказ выдать удостоверение личности»[6] как раз об этом говорится.
Примечания:
[1] ПСЗ, 1 собр. Т. III, (1691), №№ 1415, с. 113-114.
[2] Там же.
[3] СЗ, т. V (1842), ст. 7, п. 2, примечания. с. 4-5. ПСЗ, 2 собр., Т. XII (1837) № 10028, с.168-169
[4] Ф. 203, оп.2, д. 17, л. 7-13об., 36-42
[5] ПСЗ, 2 собр., Т. XXXIV (1859) № 35020, с. 178-179.
[6] Ф. 133, оп. 2 т.9, д. 12654, лл. 15-30 об.
